Красота, которая не спасёт мир: западный классический образ женственности и молчание Достоевского

Противопоставлениям чувственной и соблазнительной женственности, причиняющей разорения, и чистой и целительной женственности, выражающей евангельские ценности и религиозную веру русского народа, выявленные, например, в литературных персонажах, таких как Настасья Филипповна в "Идиоте" и Соня Мармеладова в "Преступлении и наказании", в произведениях Достоевского встречается еще одно выражение женской красоты, которое само по себе проблематично. Оно имеет отношение к эстетическому идеалу, задуманному греческой культурой, и смоделированному в статуях Скопаса и Праксителя. В моральном и эстетичном мировоззрении великого писателя обе статуи Венеры Милосской и Венеры Медичи представляются в публицистике и литературных публикациях 1960-х годов повторяющейся ссылкой. Они вводят моральный вопрос, который, по-видимому, не имеет решения: человек в присутствии гармоничной и чувственной красоты (следовательно не адской или демонической, а языческой по своей природе) беззащитен, поскольку он ей не может противопоставить те духовные, евангельские ценности, в которые он верит и которые он понял в конце долгого и мучительного процесса внутреннего очищения. Красота Венеры Милосской и Венеры Медичи (последняя хорошо известна как в западноевропейской, так и в русской культуре XVIII и XIX веков) напоминает и потому соблазняет естественность человека. В известной статье, написанной в 1861 году, в ответ на высказывание Каткова, Достоевский утверждал, что только морально сильный человек может смотреть на две Венеры без беспокойства. В данной статье предлагается исследовать восприятие Достоевским идеальной женской красоты и ее места в творчестве писателя на основе его отношения к западной культуре.