Библейские аллюзии в современной русской поэзии

В статье рассматриваются библейские аллюзии в стихотворениях Бахыта Кенжеева, Евгения Лесина, Ильи Фаликова и Олега Комкова. Можно выделить три типа художествен- ных символов на основании их интерпретативной глубины: эмпатические, эйдетические и энигматические. Первые захватывают адресатов, поскольку касаются важнейших харак- теристик бытия, вторые остаются в памяти благодаря яркости образов, а третьи представ- ляют собой загадки, требующие интеллектуальных усилий для расшифровки. Предложены интерпретации энигматических символов в приведенных текстах. Показано, что библейские аллюзии в современном поэтическом осмыслении содержат перекличку с Экклезиастом, ка- саются судьбы уничтоженного Содома, спасения в Египте и исхода из рабства. Ставится под вопрос справедливость божественной кары и вечного движения по кругу. В стихотворени- ях Бахыта Кенжеева тема уничтожения Содома находит новое продолжение, посланец Бога проверяет, остался ли кто-либо в живых после апокалипсической кары, диалог с Экклези- астом дополнен многозначным образом бесконечной ленты фонарей, этот образ допуска- ет интерпретацию посмертной встречи душ. Интересна аллюзия к уничтожению мира как запрограммированному этапу развития Вселенной. Евгений Лесин называет свою страну последним Содомом, который не хочется покидать, хотя участь оставшихся известна. Илья Фаликов по-новому интерпретирует тему исхода из Египта как движения по кругу, лириче- ский герой никогда не сможет обрести свободу. Этот сюжет в необычном ключе осмыслен в стихотворении Олега Комкова, бегство в Египет показано как смерть и возрождение. По- эты акцентируют внимание на неизбежности разрушения мироздания как закономерном этапе сотворения миров. Основной пафос библейских символов в проанализированных тек- стах состоит в понимании трагизма бытия и горькой иронии по этому поводу. Интерпрета- ция энигматических символов требует креативного участия читателей в диалоге с поэтами.

Парад идиотов Генриха Сапгира в контексте поэзии XX века

В статье анализируются возможные источники подтекстов стихотворения Генриха Сапгира Парад идиотов и возникающие на их основе интерпретации. Исследуются кон- тексты революционных маршей начала ХХ в., использованных в том числе и в «детских» стихах, контексты советской поэзии с мотивами дороги и движения вперед, контексты поэзии Александра Галича и Иосифа Бродского, иронически обыгрывающие парадный пафос. В этом контексте снимается противопоставление парада военного и гражданско- го, парада юбилейного и демонстрации трудящихся. Движение под музыку само по себе становится мотивом, характеризующим поэзию 60-х гг. При этом парад становится зна- ком не только литературным, но и бытовым, и поэтому мотив парада, с одной стороны, соотносился с мотивом радости и праздника, а с другой, с мотивом величия страны, про- славлением советского человека, идущего «правильной дорогой». Но параллельно с семан- тикой праздника мотив шествия получает дополнительное (тоже навеянное эпохой) зна- чение принудительного движения, шествия заключенных по этапу. Иногда мотив парада обретает оба значения: радостное шествие и безвольный марш марионеток сплетаются в единое целое. Примечательно, что в детской поэзии мотив парада неотличим от поэзии «взрослой». Герой стихотворения Сапгира, идущий навстречу параду идиотов, становит- ся его частью, движение провозглашается целью жизни, а смерть за мечту с блаженной улыбкой – романтической идеей идиота. Неслучайно, наверное, в тексте Сапгира нет пря- мых цитат из предшествующих «парадных» текстов, четких маркеров генетических связей: он цитирует не тексты, а эпоху.

О визуально-графических экспериментах в прозаическом тексте (Книшка Поллок. Письмо в четвертой степени)

Статья посвящена поэтике книги Письмо в четвертой степени, изданной в 2017 году друзьями автора. Книшка Поллок – псевдоним писателя и филолога Олега Горбачева (1980– 2016). К особенностям построения книги следует отнести: нелинейность сюжета, фраг- ментарность повествования, сочетание эпических, лирических, документальных жанров, мета- и интертекстуальность, визуально-графическую выразительность. Последний аспект составляет предмет нашего исследования, что выражается, в частности, в использовании знака $ вместо буквы «ж» (прием мнимой компьютерной ошибки). Другой параграфемный элемент – курсив. Он маркирует части чужого текста, представленные жанрами рассказа, письма, медицинского документа. Более сильный показатель графического выделения – по- лужирный шрифт. Им маркирован чужой стихотворный текст внутри своего прозаическо- го. Разграничение двух типов текстов возможно только благодаря шрифтовому выделению, смысл которого открывается читателю не сразу, а в процессе перечтения. Суть эксперимента в том, чтобы в группах выделенных слов уловить признаки более строгой упорядоченности и наложить на структурный код прозы другой код – стихотворный. К подобным комбиниро- ванным формам вполне применим термин «стихопроза». Учитывая динамическое сочетание прозаической и стихотворной частей, когда к основной теме добавляется новая, образую- щая с ней структурно-семантическое единство, этот вид стихопрозы можно назвать про- зиметрическим контрапунктном. Книгу Олега Горбачева при желании можно превратить в аудиокнигу, но тогда потеряется целый смысловой пласт, создаваемый супраграфемными средствами. Письмо в четвертой степени – пример экспериментальной прозы, в которой параграфемика составляет один из уровней смыслообразования.

К вопросу о специфике творчества молодого павлодарского поэта Ильи Аргентума

Статья посвящена творчеству Ильи Аргентума (псевдоним Ильи Приходченко), одно- го из наиболее интересных представителей нового поколения русской поэзии – с ее идейно- художественными особенностями и формами творческой презентации. Дана попытка выя- вить мировоззренческую и художественную специфику творчества современного автора, который представляет русскую поэзию Казахстана. Дается краткая биография, в том чис- ле творческая, молодого поэта, указаны его поэтические достижения. Выявлены характер- ные особенности творчества, при этом акцент сделан на ее мировоззренческих основах. Задаваясь философскими вопросами, размышляя о назначении поэта и поэзии, о родном городе, лирический герой обнаруживает метафизические противоречия, отражающие не- завершенность его мировоззренческой системы. Эта незавершенность проявляется в пре- дельной субъективности, фрагментарности бытия, эгоцентризме, экзистенциальной игре. В статье рассматривается также поэтика стихов Аргентума: обращение к жанру сонета, использование латинских слов и изречений, особенности стихосложения, система тропов и фигур. Авторы статьи делают вывод о том, что Илья Аргентум – один из ярких предста- вителей новой поэтической генерации. Он демонстрирует богатство и сложность картины мира, ее художественной реализации, основанной на принципе творческой свободы и тра- дициях русской и мировой литературы. Есть основания полагать, что молодой поэт сумеет достичь художественной и духовной зрелости.

«Всё не так, как надо…»: от пародии Владимира Высоцкого до ремейка Вячеслава Пьецуха (аксиологизация русской классики)

Идея о литературности русской культуры, о воздействии литературы на русскую жизнь является в русском культурном сознании аксиомой, но она не перестает привлекать внимание исследователей. Эту идею воплощает сама русская литература с XIX в. до наших дней, причем семантика соотношения жизнь – литература меняется. В статье прослежива- ется развитие упомянутой идеи в русской неофициальной литературе советского периода (60-е – 80-е гг. ХХ в.) на основе сопоставления пародии Владимира Высоцкого к вступлению Пушкина из поэмы Руслан и Людмила и повестью Вячеслава Пьецуха Новая московская фи- лософия как ремейка Преступления и наказания Достоевского. Ставится вопрос об отличии пародии Высоцкого от школьных пародий (связь с которыми анализируют исследователи поэта) и об элементах ремейка в ней. Таким образом, анализ позволяет разграничить паро- дию и ремейк. В повести Пьецуха внимание привлекает метатекстовый комментарий роли и ценности русской литературы (и вообще литературы), литературности русского созна- ния, – комментарий, который сближается с научным дискурсом. Близость художественной концепции Пьецуха с художественной концепцией Высоцкого открывается в травестиро- ванном образе советской действительности, увиденной в зеркале классического произве- дения, как и в прямом выражении идеи снижения, измельчания: формула «не как у людей» у Пьецуха и формула «все не так, как надо» у Высоцкого. Заключение отсылает к разви- тию подобной аксиологизации русской классики в ремейках постмодернизма с 90-х гг. ХХ в. до наших дней.

«И чрез пример явил сей свой»: о некоторых особенностях метрико-строфического репертуара позднего Державина

В статье рассматриваются версификационные особенности текстов, составляющих пя- тый том Сочинений Державина, последней книги, составленной поэтом при жизни. 57 сти- хотворений редко становились объектом внимания исследователей и ранее не были проана- лизированы с точки зрения версификации как корпус. Анализ составленного автором статьи метрико-строфического справочника этого тома показывает, что большинство стихотворений написано каким-либо одним видом стро- фы. Разнотипными строфами написано только Целение Саула, один из композиционных центров сборника. Другое произведение, также являющееся одним из самых важных в кни- ге, Гимн лиро-эпический…, написано сложными пиндарическими триадами. Среди других строф поэт любит 8-стишия и 6-стишия, многие стихотворения также написаны одической строфой (причем все одические строфы написаны традиционным для них Я4) или вариаци- ями на ее тему. Катрен же, одна из самых популярных строф в русской поэзии, встречается в книге не очень часто, причем ни один из них не написан Я4 – в отличие от 8-стиший, более 70 % которых написано именно им. Интересно, что Державин не отдает предпочтение той ритмической схеме Я4, которая считается традиционной для его более ранней лирики (удар- ные 1-я и 4-я стопы, между ними – пиррихии). Поэт часто использует сверхсхемные ударения, причем они могут играть разную роль. К примеру, в стихотворении Проблеск это связано с сюжетом стихотворения: стихи, в кото- рых речь идет о трудности прохождения пути, содержат массу сверхсхемных ударений, че- рез которые должен «пробираться» читатель. В некоторых случаях возможна вариативность прочтения (и, соответственно, решение о наличии / отсутствии сверхсхемного ударения), поскольку обе точки зрения не противоречат тексту, прочтение зависит от расстановки ло- гических ударений. Переакцентуация же не очень часто встречается в 5-м томе. Несколько раз Державин пишет стихотворения размерами, которые кажутся ему похо- жими на античные. Наиболее интересным из них является Полигимнии – стихотворение, ко- торое завершает сборник. Оно посвящено теме поэта и поэзии и демонстрирует мастерство самого Державина. Он как будто стилизует размер под «античный» (при этом то, что у него получилось, не похоже ни на один из тех размеров, с помощью которых в русской поэзии принято стилизовать античные размеры). Необычен и выбор строф – это 7-стишия, первые четыре стиха в каждом 7-стишии зарифмованы (причём рисунок клаузул на протяжении стихотворения меняется), следующие три – нет. Схема холостых стихов, использованная в последней строфе, встречается в этом стихотворении только один раз. Эта строфа, являю- щаяся смысловым центром стихотворения и ставящая точку в сборнике финальным стихом «Буду я, буду бессмертен!», по-видимому, специально написана изощренно. В целом можно сказать, что анализ метрико-строфического репертуара позднего Дер- жавина позволяет увидеть поэта как настоящего старого мастера, который помнит о вер- сификационных вопросах, не становится однообразным, ищет новые размеры, умело вы- страивает композицию своего сборника – в том числе с точки зрения версификационных особенностей текстов.

Генрих Сапгир: «…детское мышление гораздо более сродни поэтическому»

Главным предметом исследования является специфика субъектной сферы в стихо- творениях Генриха Сапгира. На материале книги Дети в саду рассмотрены особенности речи и мышления лирического субъекта. Как свидетельствует анализ, авторская стратегия данной поэтической книги – художественное воссоздание попытки взрослого проникнуть в мир сознания ребенка. При этом оказывается, что тексты, составленные из «полуслов», обеспечивают вполне определенные и адекватные интерпретации. Среди основных способов и авторских «сигналов», которые направляют читателя, следует назвать контекст высказы- вания (стиха и стихотворения в целом) и действие собственно языковых закономерностей. Перед нами своего рода поэтический эксперимент, суть которого – показать способность речи к точному выражению смысла даже при утрате значительной части лексических еди- ниц – в силу системности самого языка. В итоге перед нами попытка взрослого проникнуть в мир сознания ребенка, показать этот мир «его мышлением». При этом «эксперимент» Г. Сапгира имеет собственно методо- логическое значение. В книге стихов Дети в саду поэт доказывает правоту А. П. Скафтымова в его заочном споре с А. А. Потебней: при всей субъективности читательского восприятия читателя всё же ведет автор. Кроме того, на наш взгляд, следует назвать еще одну причину обращения Г. Сапгира к «поэтике полуслов». Известно суждение В. Кривулина о том, что как детский поэт Г. Сапгир был высочайшим профессионалом, а во взрослых стихах этот профессионализм ему иногда вредил. С одной стороны, обращение к «детскому видению» оказывается одним из способов ухода от «взрослого профессионализма». С другой стороны, такая поэтика вполне отвечает типу творчества Г. Сапгира – его постоянным поискам новых методов письма и форм поэ- тического языка.

Структура фотопоэтического: «Фотокамера страшная вещь…» Бориса Херсонского

Статья посвящена анализу стихотворения Бориса Херсонского «фотокамера страшная вещь…» Анализ разделен на три уровня: звуковой, лексико-грамматический, сюжетный. Вы- являются структурные особенности стихотворения, которые подчиняются особенностям фотопоэтики, таким как трансгрессивность, дискретность, замкнутость, документальность и метонимия объекта. Звуковой уровень показывает недостачу упорядоченности, и потому упорядочивающим текст элементом является рифма. Синтагмы, соответствующие силлабо- тоническому метру, разрываются анжамбеманами, которые нарушают также строфические границы. Характер звуковой организации (аллитерации и ассонансы) показывает усиление консонантизма и, напротив, ослабление вокализма. Плотность согласных и гласных звуков и ритмическая схема позволяют выделить слабые и сильные места стихотворения, а также принципы соотношения строф: перекрёстное или парное, как сопоставленное, так и про- тивопоставленное. На лексико-грамматическом уровне выделяются два тематических поля. Первое связано с фотоаппаратом, второе – с душой. Фотоаппарат связан со смертью, непод- вижностью, он может запечатлеть лишь фрагменты, тогда как душа, напротив, живая, под- вижная, она видит и содержит воспоминания. Метафоры и олицетворения, построенные на соединении лексики двух полей, могут восприниматься как попытка преодолеть антино- мии и одновременно как невозможность сделать это. Исходная ситуация ужаса перед фото- аппаратом, при встрече с которым механически организованная память (фотоальбом) теря- ется, а человеческая (душа) оказывается шире и совершеннее, в конце преодолевается через отрицание. Лирический субъект не может появиться в тексте, а там, где он пытается это сделать, оказывается самым беспомощным звеном сюжета. Парное сопоставление – это фо- тоаппарат/душа, перекрестное – мертвое/живое. В первой строфе мир, запечатленный фото- камерой, распадается на части и становится незначительным – он утрачивает уникальность из-за бесконечности автоматических щелчков (фотоаппарат живой). Во второй попытка собрать этот мир в рамках альбома оказывается тщетной (душа мертвая). В третьей стро- фе ситуация переворачивается (душа живая). Завершается стихотворение, по сути, смертью фотокамеры (последнее слово как точка – «склеп»!), потому что ее взгляд нежизнеспособен: «он глух и слеп». Событие, в котором субъект осознает себя в процессе рефлексии, – это момент разграничения своего видения и видения фотоаппарата: он не видит – а лирический субъект видит. Так, фотография, появляющаяся для читателя в первую очередь как тема, ста- новится основой поэтики всего текста. На протяжении всего текста мы сталкиваемся с тем, как, например, преодолевается метрико-ритмическая и синтаксическая дискретность с по- мощью единства строфики, как в образах та же раздробленность через оксюморонные соче- тания превращается в целостность; лексико-грамматическая замкнутость и ограниченность лексических средств не абсолютна; трансгрессия лирического субъекта, заставляющая его лишиться своего «я», преодолевается обретением собственного зрения; наконец, объектная метонимия – замена воспоминаний фотографиями – оканчивается поражением фотоаппа- рата и торжеством субъектной целостности.

«Я не забуду своей колыбельной…» Петра Вегина: жанрологический анализ

Текст П. Вегина «Я не забуду своей колыбельной…» соткан из разножанровых моти- вов. Его анализ убеждает в продолжении автором жанровой истории «последнего стихотворе- ния», валеты и визионерской поэзии и в полемическом отношении к горацианской традиции «поэтических памятников». В классических текстах, начиная с «Exegi monumentum…» Го- рация, риторических, открытых для публичного обсуждения и поэтического агона, по- смертная слава поэта сравнивается с сооружениями материальной памяти, умаляемыми для авторского самовозвеличения. «Памятник» П. Вегина – дендронический («тополь пи- рамидальный»), а его поэтический голос – тихий, безадресный и не ожидающий отклика. В сопоставлении же вегинского текста с пушкинским («Я памятник себе воздвиг неру- котворный…») очевидно опрощение романтического образа «лиры» («душа в заветной лире») как знака завещанного поэтическим потомкам творческого наследия, шире – как аллегории поэтической традиции. В отличие от преимущественно иронического переос- мысления этой традиции его современниками, П. Вегин ведет полемику с ней изнутри, с помощью метафорической пересемантизации ее стилевых формул, одновременно созда- вая свою оригинальную версию «поэтического памятника» с общей смысловой установ- кой не на бессмертие авторского наследия, а на индивидуальную реинкарнацию, на вос- крешение, исключающее смерть как таковую ценой собственной смерти поэта, ставшей событием стихотворного текста.

Атрибуты времени в романе Авиатор Евгения Водолазкина

Статья посвящена категории времени в романе Евгения Германовича Водолазкина Авиатор (2016), которая, на наш взгляд, является ключевой для осмысления идейного мира произведения. Основная задача – выделить временные пласты в романе и выявить доминирующие атрибуты, определяющие каждый из описываемых периодов. В статье время рассматривается как явление, а атрибут – как его характерная черта. Благодаря такому подходу автору удается вычленить в произведении не два, как ранее утверждалось в научной литературе, а три временных пласта: период дореволюционной России, период «большевист- ского ада», период России конца второго тысячелетия. Осмыслению природы времени в ро- мане способствовало также общее рассмотрение жанровой принадлежности произведения. Исходя из убеждения, что незаметные в историческом процессе элементы создают реальную картину определенного периода, способствуя изучению подробностей жизни в разные вре- мена, автор описывает различные детали, а также проводит их классификацию. Выделяются следующие репрезентативные группы показателей: запахи, присущие определенным атрибу- там; звуки, издаваемые атрибутами; элементы повседневной и светской праздничной жизни героев; транспортные средства и организация пространства. Немаловажной для проведенно- го исследования является также концепция хронотопа, разработанная Михаилом Бахтиным. Автор отмечает, что со сменой исторического ориентира приходит новая характеристика по- казателей. В романе Водолазкина именно атрибуты позволяют выделить временные пласты. В этом заключается их основная функция.